Ереван журнал | 2012 май
Принято считать, что у армян особое отношение к огню. Его уважают, учатся и учат своих детей пользоваться им и, почему нет, любоваться красотой стихии, а не страшиться ее. Правда ли это или просто миф? Ответ на этот вопрос пытаются найти Мгер Товмасян, Айк Мелконян и Карен Анташян. Естественно, у костра.
Айк Мелконян | фотограф, путешественник
Мгер Товмасян | председатель Федерации виндсерфинга Армении, бард
Карен Анташян | поэт
Артавазд: Говорят, что среди сидящих вокруг костра людей легко можно вычислить армянина: он обязательно начнет играть с огнем…
Мгер: Вообще, мне не очень нравится выражение «играть с огнем»: это не та стихия, с которой можно вести себя легкомысленно. Она сама играет с людьми. Другое дело, что армяне это понимают и относятся к огню с великим уважением. Не случайно у нас слова «очаг» и «семья» почти синонимичны, а последняя во все времена была важнейшей составляющей нашей жизни. И этому источнику тепла армяне придали новый смысл — теплоты семейных отношений. А еще мы живем высоко — Ереван находится на высоте 900—1200 метров над уровнем моря, Севан — почти 2000 метров. Стало быть, мы ближе к солнцу. А это ведь тоже огонь. Армяне стали христианами всего-то в IV веке, так что язычниками мы были намного дольше. Думаю, именно из-за этого мы до сих пор в глубине души огнепоклонники.
Айк: Как человек, часто бывающий в горах, могу точно сказать, что там без огня не обойтись. А наш народ, как заметил Мгер, всегда был, так сказать, на высоте. Язычество возвело огонь в культ, исходя из его практической, жизненной необходимости. Он обогревал, давал возможность приготовить пищу и защититься от животных. Не зря единственное существо, которое не боится огня, это человек.
Карен: Если вспомнить четыре фундаментальных элемента жизни — воду, огонь, землю и воздух, — то огонь — это первый элемент, который человеку удалось взять под контроль. Только после этого мы научились возделывать землю, плыть по воде, а потом и летать по воздуху. Контролирование огня, я думаю, и ознаменовало начало человеческой цивилизации.
Если посмотреть с историко-культурологической точки зрения, то христиане армяне всегда противопоставлялись огнепоклонникам парфянам. При этом в быту культ огня в какой-то степени сохранился у нас до сих пор. Армянин чуть ли не полжизни проводил рядом с огнем, если учесть, что в течение долгих зим все семейство собиралось вокруг тондыра. А если сидишь целый день у огня, то с чем же еще играть?
Мгер: Почему дети любят играть с огнем? Это же адреналин! А армяне — народ экстремальный. Прекрасный пример — Трндез. Это национальный праздник языческих времен, который благополучно прошел через 17 веков христианства и до сих пор остается одним из самых популярных.
Парни, например, любят покрасоваться перед девушками, в том числе перепрыгивая через костер, то есть, в каком-то смысле, покоряя его. Армянский мужчина всегда был опорой семьи, и в ее защите, а в более широком смысле и в защите родины, огонь играл решающую роль.
Артавазд: Отношение народа к какому-либо явлению часто можно проследить в поговорках. В армянском есть, например: «Кто попадет на язык сплетнику, сгорит без пламени» или «Огонь в вате не утаишь». Ну и одно из самых популярных народных выражений у нас — «попасть в огонь», то есть оказаться в крайне тяжелой ситуации…
Карен: Меня в детстве часто предупреждали: «Не играй с огнем, описаешься!» Вообще, удивительно, насколько по-разному может восприниматься одно, казалось бы, самое обычное явление. Им пугают, защищаются, очищаются, он даже является символом памяти — скажем, память о жертвах Геноцида у нас в первую очередь ассоциируется с вечным огнем в Цицернакаберде.
Мгер: Думаю, это тоже связано с прошлым. В древности, если огонь угасал, значит, у племени уже не было будущего.
Артавазд: В случае вечного огня получается, что если погаснет огонь-память, то под вопросом окажется будущее народа…
Карен: Да. Культ огня вообще присущ древнейшим цивилизациям.
В этом смысле особое отношение к нему — еще одно свидетельство нашей древности. Огонь — символ солнца, мужского начала, весны. Кстати, у армянского слова «крак» очень интересная этимология. Филолог Рачья Ачарян, например, увидел в нем индоевропейский корень «кур», обозначающий огонь, пепел, дым, от которого также произошло русское «курить». По другой версии, оно происходит
от корня «курк» — «идол». Это был священный ресурс, который необходимо было сохранить.
Айк: Огонь — самая опасная субстанция. Если человек плавает в воде, дышит воздухом и стоит на земле, то с огнем все сложнее — риска намного больше. Хотя и пользы тоже.
Мгер: Я бы еще добавил, что огонь — одновременно самая агрессивная и самая нежная субстанция из всех четырех. Хотя насчет того, что опаснее — огонь или вода, я бы поспорил.
Карен: Так как мы далеки от моря, у нас нет даже подсознательного страха воды. А постоянное общение с огнем заставляет быть с ним значительно более осторожным.
Мгер: Это мы сейчас не морская держава. И, как мне кажется, из-за отсутствия моря армяне, наоборот, стали панически бояться воды. Поездка на Севан у многих моих знакомых вызывает больше опасений, чем игры с огнем. И вообще, несмотря на все эволюционистские теории о том, что человек вышел из воды, по моим личным ощущениям, армяне вышли из огня.
Артавазд: И с нами играть не надо! А бывали в вашей жизни ситуации, когда огонь не на шутку пугал вас?
Айк: Не дай бог, если огонь выйдет из-под контроля! Если я на природе разжигаю костер, то, собираясь уезжать, всегда проверяю, потушен ли он. Бывали случаи, когда туристы оставляли без присмотра костер и тот разгорался, выжигая в итоге пол-леса. В Армении и так лесов почти не осталось, так что это крайне важно. Но огонь для меня в первую очередь — нечто, что объединяет людей.
Мгер: За костром можно часами сидеть, общаться, петь песни. Не зря же возник стереотип о том, что бардовские песни нужно петь у костра.
Айк: Сегодня производится много удобных примусов, на которых во время походов можно готовить еду, хоть в лесу, хоть в горах. Но именно живое тепло огня, пляска языков пламени завораживают и притягивают. Это просто зов крови. В конце концов, в каждом из нас спит первобытный охотник, который пробуждается при виде огня. Молодым народам огонь достался уже в виде безжизненном, управляемом. Они умеют его включать, выключать. Но души в таком огне нет. А армяне знали огонь еще с тех пор, когда он был в младенческом, первозданном состоянии.
Карен: У меня на физиологическом уровне периодически бывает потребность просто постоять или посидеть у костра, почувствовать запах дыма. Если вижу, что на улице что-то сжигают, то просто не могу пройти мимо. Это сидит в нас. С другой стороны, думаю, наша национальная субстанция — все же вода. В этом плане очень интересен образ вишапа, армянского дракона, который является символом одновременно воды и огня, как молния, которая приходит с дождем, но может вызвать огонь.
Артавазд: Армяне очень любят повозиться с огнем, готовя шашлык. Есть же целые анекдоты о том, как пятеро мужчин одновременно пытаются разжечь правильный костер…
Айк: Но при приготовлении хороваца огнем должен заниматься только один человек. Много шума вокруг себя пламя не терпит. Остальные могут помогать, разрезать овощи, нанизывать мясо на шампуры, но непосредственно к огню группой подходить нельзя.
Артавазд: Сегодня мы действительно с огнем в чистом виде общаемся разве что на отдыхе или когда жарим шашлык. А ведь в 1990-е годы огонь в прямом смысле вернулся в наши дома.
Карен: Мое детство пришлось на те самые «холодные и темные» годы, когда мы во многих аспектах жизни резко вернулись на несколько столетий назад. В домах появились печки, мы рубили деревья, чтобы получить тепло. Поэтому для целого поколения армян общение с огнем отнюдь не метафора и не перепрыгивание через костер раз в год в Трндез. Мы видели огонь каждый день, и я вижу опасность не в самой этой стихии, а скорее в ее отсутствии. Мне страшно от мысли, что вдруг не будет огня и его тепла.
Мгер: Для детей из поколения Карена печки, дрова и свечи
в домах были в какой-то степени игрой. Многие из них тогда, наверное, думали, что так даже круче — иметь огонь в доме. Я же тогда был постарше и относился к той возрастной группе, которая должна была этот огонь контролировать. Для нас как-то все было трагичнее.
Артавазд: Фактически армянам пришлось срочно вспоминать свои навыки обращения с огнем, чтобы выжить.
Мгер: Ну да, сломить армян не так легко! В том числе и потому, что нам всегда есть что извлечь из генетической памяти. И девяностые это прекрасно показали.
Айк: В те годы я понял, насколько тонок существующий налет цивилизации. Оказалось, что практически за мгновение человек может вдруг выпасть из своего искусственного мира и оказаться там, откуда начинал. Огонь для меня стал символом этой непрочности. Может быть, это было наказанием за то, как далеко мы ушли от природы. Но главное все же то, что мы не растеряли навыков.
Мгер: И если нашей цивилизации однажды наступит конец, то армяне, возможно, должны будут взять на себя функцию сохранения общечеловеческого огня. Ведь у нас с ним очень давно сложились прекрасные отношения.
Интервью | Артавазд Егиазарян
Фото | Арнос Мартиросян
